— Я никому не ступал…
— Да не в прямом же смысле, дикарь ты этакий!.. Поругался, может, с кем, обидел кого?..
Внезапно Нанас отчетливо вспомнил молодого верзилу, который набросился на него после обеда с обвинениями в трусости… Он сумел тогда постоять за себя, и охранник сказал, что на первый раз его простил, но что, если на самом деле он затаил обиду и решил отомстить?.. Однако Косте, да и вообще кому-либо еще, Нанас об этом случае решил пока не рассказывать. Ведь на самом деле он вовсе не был уверен, что по голове его ударил именно тот парень. И что, если он все-таки не виноват, а его после слов Нанаса «поставят к стенке»?.. Нет, это не годится! Никак-никак не годится!.. С верзилой он поговорит потом, наедине, и все выяснит сам. А сейчас… Что же ответить Косте?..
— Ага, обидел!.. — пришла вдруг в его больную голову светлая мысль. — Я варвара обидел, которого на пост доставил. Может быть, он убежал из подвала?..
— Не говори глупостей! Оттуда не сбежишь, там охрана.
— Ну, не тот варвар, а какой-то другой, — принялся фантазировать Нанас. — Вдруг кто-то сумел перелезть через стену или дырку нашел… Вот и ходит теперь по городу, лупит людей дубиной!..
— Я бы тебе искренне посоветовал не болтать такой ерунды внутренникам, — надулся Костя. — Если не хочешь выдавать того, с кем успел поцапаться, то лучше уж ничего не выдумывай. И впрямь скажи, что не успел заметить.
— Так я же и правда не успел заметить! — воскликнул, приподнявшись на локте, саам. В голове опять стрельнуло болью, и он невольно поморщился.
Парсыкин заметил это и буркнул:
— Ладно, не прыгай!.. Давай-ка спать лучше. Как говорится, сон — лучший лекарь.
Утром, когда Нанас проснулся, Кости уже не было. А на столе в небольшой тарелке лежала пара бутербродов с колбасой и поблескивал гранями стакан компота.
Нанасу стало очень приятно на душе от заботы нового друга, и он почувствовал сожаление, что обидел того вчера, не рассказав о ссоре с охранником. Впрочем, обдумав ситуацию снова, он решил, что все-таки поступил правильно. А когда по-быстрому и с аппетитом позавтракал, почувствовал себя, можно сказать, совсем хорошо. Тем более, что и голова уже почти не болела, разве что все еще немножко кружилась.
И тогда Нанас подвел черту под событиями вчерашнего вечера и вывел для себя два важных правила. Во-первых, он должен всегда и везде вести себя, как в полном неожиданных опасностей лесу. Расслабиться, забыться — с большой вероятностью значило попасть в беду, а то и погибнуть. Во-вторых, нужно всегда думать, прежде чем что-то сказать, и лучше не сказать вообще ничего, чем ляпнуть лишнее. Неважно, кому. Даже Наде не стоит слышать его глупостей, она их от него и так уже наслушалась.
Вспомнив о любимой, Нанас нестерпимо захотел ее увидеть. И когда внезапно распахнулась дверь, он радостно подскочил, уверенный, что это пришла она. Но в комнату, постукивая о пол деревяшкой, вошел комендант общежития Михалыч, а следом за ним шагнул невысокий, средних лет мужчина в черной форме внутренней охраны.
Смурнов поздоровался с Нанасом за руку и, перед тем как уйти, едва заметно кивнул на внутренника:
— К тебе…
Мужчина в черном поздоровался сдержанно, без рукопожатия, и сразу попросил предъявить документы. Нанас поднялся с кровати и достал из кармана куртки временное удостоверение. Увидев вместо настоящего паспорта «справку», внутренник брезгливо поджал губы, и несчастный саам почувствовал, как у него похолодело внутри. А ну как ему сейчас скажут: «Это не документ, прошу встать к стенке!»
Сотрудник внутренней охраны такого, к счастью, не сказал, зато стал задавать скучным голосом вопросы, главными из которых были: откуда, куда, в какое время шел вчера потерпевший, кто, чем, куда и с какой целью ударил его? По меньшей мере на половину из них у Нанаса не имелось ответов; на остальные же он отвечал исходя из выведенного им сегодня правила, а именно думал, прежде чем что-то сказать, и изо всех сил старался не ляпнуть лишнего. О своих подозрениях насчет сослуживца-здоровяка он, разумеется, промолчал. В результате внутренник не узнал от него ничего, что могло пролить хоть какой-то свет на это дело. Да еще ночью намело довольно много свежего снега, и от вчерашних следов, по которым хоть что-то можно было узнать о нападавшем, ничего не осталось.
Даже самому Нанасу было понятно, что с такими скудными данными найти злоумышленника невозможно. Понимал это и внутренник. И принимать такое безнадежное дело ему, разумеется, не хотелось, поэтому он, недовольно поморщившись и скосив в сторону взгляд, произнес:
— Мы его не найдем.
— Да, — пожал плечами саам. — Никак не найдете.
— Поэтому заявление лучше не пиши.
— Не буду, — немного подумав, сказал Нанас, решив не пояснять насчет своего неумения это делать.
— А если передумаешь…
— Не передумаю, — перебил внутренника юноша, на что тот снова поморщился и сухим четким тоном повторил:
— А если передумаешь, нам придется «раскрыть», что ты нанес себе травму сам, умышленно, чтобы «откосить» от службы.
— Что?.. — Нанаса удивил поначалу не столько смысл услышанного, как тот факт, насколько эти слова были схожи с теми, что говорил ему по этому поводу Костя. А потом, когда до него дошло, что это ему говорит человек, который должен его защищать, ему стало вдруг настолько противно и гадко, что он едва сдержал приступ тошноты и поспешно отвернулся к стенке.
— И не вздумай болтать, тебе все равно никто не поверит, — услышал он перед тем, как хлопнула, закрываясь, дверь.